Не так давно на сайте норвежской правозащитной организации
«Форум 18» (www.forum18.org) опубликована статья «UZBEKISTAN: Restrictions remain in draft new Religion Law» с критикой вынесенного на широкое общественное обсуждение Проекта Закона «О свободе совести
и религиозных организациях» в новой редакции. Статья полностью основана на мнении двух блогеров (Абдувохид Якубов и Баходирхон Элибоев), присвоивших себе громкое звание «правозащитников».

Их хаотичные и эмоциональные выпады (вместо спокойных и деловых обсуждений) уже появлялись в Интернете (Facebook, telegram, YouTube и др.) и мы оставляем на совести этих блогеров. Хотя именно эта хаотичность
и бессистемность сохраняется в статье от имени «Форум 18». Наша цель предложить другие точки зрения и комментарии тех или иных аспектов Проекта Закона, а заодно ответить на претензии оппонентов, претендующих на право говорить «от имени 30 млн. мусульман Узбекистана». Мы тоже
не можем претендовать на всеобъемлющий комментарий, однако опираемся на обширные и более надежные (чем эмоции авторов претензий) источники. Это, в частности, изучение международного опыта, мнений экспертов, анализ сотен тысяч писем, поступающих на адрес Комитета по делам религий, постоянные общения с религиозными деятелями и другими членами общества, практическая работа, включающая аналитический мониторинг ситуации
на местах и т.п.  

 

Вряд ли кто будет спорить, что Закон как практика и как свод теоретических понятий имеют множество аспектов, или, как говорят специалисты, полисемантичен. В любом государстве Закон в идеале опирается на общественный договор, когда общество стремится упорядочить свою жизнь, вводит свод законов, чтобы не скатиться в хаос и бесправие, при этом признавая границы между своими и чужими правами, которые должны быть защищены Законом. Закон явление историчное, локальное и социальное.
То есть, он может меняться со временем в пределах одного и того же государства, вместе с изменением общества, совпадать или не совпадать
с похожими законами других стран и регионов.

Одновременно есть масса других обстоятельств, влияющих на форму закона в разных государствах. Поэтому появилось много теорий о праве. Например, теория дуализма, которая настаивает на доминанте международного права над внутригосударственным. Им резонно возражают теоретики классического (нормативного) понимания закона, ссылаясь на то, что неодинаковые социальные, политические, экономические и другие условия
в разных государствах серьезно влияют на форму и дух законов. Такой подход признает право политических субъектов (государств) на собственное видение
и формулировку норм права, законодательных актов у себя в стране.

 

Кроме того, сами общества в государствах очень неодинаковы, особенно те, которые как современные политические образования появились недавно (т.н. «пост-имперские» или «пост-союзные» государства). Ситуацию осложняют вызовы современного мира (в том числе беспрецедентный рост внешних и внутренних угроз, в том числе религиозно мотивированного терроризма). Все эти и похожие реалии заставляют искать разумный баланс между безопасностью и соблюдением прав человека
(в том числе религиозных), а также поиском инструментов для сохранения толерантности между разными группами общества, чтобы, защищая права одних, не ущемлять права других.

Эти обстоятельства заставляют соглашаться с утверждениями теоретиков права о том, что законы государств полностью отражают состояние обществ,
в котором существуют разные взгляды на право и законы. Одни толкуют законы с точки зрения только собственных либо групповых прав (конфессиональных или этнических), другим достаточно, чтобы законы обеспечивали безопасность в обществе, третьи настаивают на более универсальных и всеобъемлющих функциях права и т.п. В этом случае правовым институтам таких государств (как основных инициаторов
и составителей законов) приходится особенно сложно. Правовые нормы формируются в определенном политическом, социальном (ментальном), историко-культурном пространствах, которые не могут быть одинаковыми
в разных странах и обязательно несут груз прошлого, от которого законодательство не может избавится сразу.

Для того, чтобы регулировать отношения внутри общества, государство создает институты и инструменты (в первую очередь законодательного характера), помогающие этой регуляции, а в конечном итоге способствующие сохранению стабильности в обществе, взаимного уважения, межконфессиональной и межэтнической стабильности, обеспечения прав верующих в более полном объеме.

С этими реалиями столкнулись общество и правоведы Узбекистана
с момента Независимости, со всеми вытекающими из этого последствиями, которые во многом сохраняются и теперь.

В своем недавнем прошлом мы имели дело с реальными угрозами, выразившимися неоднократными вылазками террористов. Их идеологией стал религиозно мотивированный экстремизм в его насильственных формах.
Пули и бомбы в руках террористов были настоящие, которые унесли жизни сотен людей вследствие более десяти террористических актов в Узбекистане (1999, 2001, 2004, 2005, 2009). Это не считая предотвращенных вооруженных акций. Заявленная мотивация всех организаторов этих террористических акций – «защита настоящего ислама». Такого рода случаи накладывают свой отпечаток на восприятие хрупкой грани между свободами и безопасностью.
И значит, государство с таким тревожным прошлым должно понимать – с кем придется иметь дело в религиозном поле.

Понятно, что вынужденные, но необходимые ограничения прав верующих в Узбекистане в тех условиях мотивированы вопросами безопасности, что порождало внешнюю и внутреннюю критику.

Однако критический подход не должен мешать объективной оценке обстоятельств появления тех или иных законодательных норм. С точки зрения сегодняшних оценок они могут (и, очевидно, должны) восприниматься критически.

В тоже время следует иметь в виду, что угрозы все еще актуальны, что требует ясно понимать ситуацию. Для это важен мониторинг и анализ происходящих явлений в условном религиозном поле, несмотря на то, что эти мероприятия авторы упомянутой статьи считают признаком ущемления прав верующих, не объясняя в чем же он выражается, когда речь идет об обычных исследовательских мероприятиях.

  

Обращаясь к опубликованной в упомянутой статье критике, для начала давайте не забывать, что речь идет о Проекте Закона. Никто не возьмет на себя смелость утверждать, что этот текст – образец совершенства. В нем есть места для дополнений, поправок. Поэтому Проект Закона и выставлен на обсуждение. Но это не значит, что поправки должны учитывать мнение только двух персон, пусть даже они претендуют на то, что являются защитниками прав всех мусульман, словно состоялось огромное собрание этих верующих и они уполномочили только этих блогеров представлять их интересы.

Комментарии этих блогеров, как и следовало ожидать, серьезно искажают картину, представляют институты Республики этакими жандармами, которые непременно хотят подавить свободу религии, вводят ограничения, которые, якобы, нарушают все права верующих.

 

В статье игнорируется масса позитивных аспектов, которые достигнуты
в области прав человека, в том числе и верующих, особенно в последние 4 года масштабных перемен в Республике. Мы понимаем, что признание позитивных перемен серьезно подорвало бы основную идею статьи – представить Узбекистан как образец нарушения прав верующих. Но и это мы оставляем на совести авторов и их информаторов. В целом статья составлена на скорую руку, хаотично и часто повторяет одни и те же претензии в разных интерпретациях, не пытаясь разобраться в сути тех или иных статей Проекта Закона, полагаясь исключительно на интерпретацию двух упомянутых блогеров, которые всегда были далеки от обычной политкорректности. Попробуем выделить из этого основные линии критики авторов и представить альтернативные точки зрения, опирающиеся на мнения экспертов (в том числе правоведов и исламоведов), аналитиков и массы граждан.

Но для начала внесем ясность в некоторые утверждения и цифры, которыми оперируют наши оппоненты. В описаниях таких блогеров вроде Якубова и Элибаева, государственные органы, вроде Комитета по делам религий или правовые институты предстают этакими монстрами, которые везде и всюду готовы попирать права верующих, подменять законы тотальным контролем и так далее. Однако, эти самые организации состоят из конкретных людей, основная часть которых культурно, цивилизационно идентифицирует себя с исламом или другими конфессиями.

 

Например, значительная часть сотрудников Комитета по делам религий относятся к т.н. «активным верующим», кто регулярно исполняет ритуальные предписания (молитвы и др.). Это же касается многих других государственных учреждений.

В такой ситуации утверждать, что закон содержит «глубокое подозрение в осуществлении свободы религии» – это абсолютно априорное утверждение, основанное на фейках, ли намеренно искаженной и неполной информации.
Еще более бессмысленны предположения о том, что правительство преследует ислам в целях укрепления авторитарного режима, если вспомнить, что именно исламские политические доктрины предоставляют самые удобные основания для авторитарной формы власти.

Знакомясь с такого рода публикациями, появляется ощущение, что мы стоим перед кривыми зеркалами, не узнавая себя, не понимая – лучше смеяться или огорчаться?  Повторяем, точка зрения авторов статьи также открыта для критики, формулируется априори, без доказательств и фактов и практически
не учитывает ряда противоречащих ей обстоятельств внутри страны, о которых авторы такого рода статей плохо осведомлены. Достаточно напомнить, что количество открываемых религиозных учреждений росло, даже в периоды, которые оцениваются как «ограничение религиозных свобод». В стране действовало и продолжает действовать 16 конфессий, доступ к религиозному образованию открыт. За последние пару лет регистрацию легко прошли религиозные организации (более 30 мечетей, два высших и одно средне специальное исламское образовательное учреждение, 16 церквей) различных конфессий, на очереди еще десятки. И этот процесс продолжается.

Кроме того, религия была и остается одним из факторов официальной идеологии, изучается в образовательных учреждениях в качестве духовного
и культурного наследия, признается как часть общественной этики и так далее. Государство финансировало строительство ряда мечетей, исламских образовательных и духовных центров, инициирует и поддерживает строительство таких же учреждений и других конфессий. Должны ли такого рода акции государства игнорироваться, когда мы говорим о религиозных свободах в стране?

Ряд других фейков, используемые некоторыми журналистами
и блогерами, связаны со «статистической эквилибристикой». Речь идет
об априорной апелляции к мнению 30 миллионов мусульман Узбекистана.
Но наши оппоненты сознательно игнорируют качественные показатели статистики. Действительно, по официальным данным, около 94% населения Узбекистана составляют мусульмане, из которых активно верующих (то есть исполняющих все предписания ислама) около 1 млн. чел. Между прочим, социологические исследования показывают, что большинство мусульман этой группы достаточно консервативно в своих представлениях о праве, религиозных свободах, естественно, опираясь на исламские предписания, которые не совпадают с нормами существующего законодательства, тем более не могут абсолютно совпадать с международными нормами. Например, они настаивают на узаконении полигамии, выступают за разрешение ранних браков для девушек (с 14-15 лет), не признают равные права женщин в семье
и обществе и т.д.

По мнению этой части общества – ни одна из современных моделей государства не может обеспечить полноценную реализацию прав мусульман.

Государство воспринимает такие явления спокойно, хотя в правовой политике предпочитает опираться не мнение большинства. Кстати, один
из информаторов упомянутой статьи Элибаев, очевидно, относится к этой категории мусульман, активно выступает за полигамию, буквально хвастаясь
на своих страничках в Facebook и YouTube перед немногочисленными подписчиками, что, вопреки существующему законодательству, имеет двух жен, от которых у него четверо детей. Комментарии здесь излишни.

Хотя такого рода споры в Узбекистане иногда обретают крайне неприглядный вид. Не так давно Н. Саидова на своей страничке выступила против ранних браков и полигамии и заявила, что ссылка на многоженство Пророка неуместна, так как он жил в другое время, когда в общине не хватало мужчин и что большинство мусульман Узбекистана, в первую очередь женщины, хотят следовать своим национальным обычаям, не приемлющим полигамию (https://fergana.agency/news/105799/). Непонятно по какой причине, наиболее консервативные мусульмане сочли это заявление оскорблением Пророка. Хотя никакого оскорбления Пророка в комментарии Н.Саидовой
не было. Столкновения пока ограничиваются меда-пространством, хотя для
Н.Саидовой пришлось выставлять личную охрану в течение месяца, так как она получала множество угроз в свой адрес.

Такие случаи еще раз доказывают, что общество в Узбекистане, как
и во многих странах мира, очень неоднообразно и на плечи государственных институтов (в том на правоохранительные органы) ложится серьезная ответственность по сохранению стабильности, защита прав разных слоев населения. Единственный инструмент – это Закон, который вбирает в себя все сложности времени, особенно нынешнего, когда в стране начаты обширные перемены, инициированные президентом Ш. Мирзиёевым.  

По крайней мере, государство и правоохранительные органы предпочитают опираться на мнения остальных мусульман (их большинство), которые признают свою исламскую идентичность, наравне с национальной,
но не исполняют религиозных предписаний в полной мере, то есть оставаясь
в рамках т.н. религиозного минимализма. Именно они являются сторонниками правового и культурного плюрализма, выступая за сочетание светского права с религиозными или национальными этическими нормами в семейных отношениях, в повседневных коммуникациях, воспринимая эту правовую
и культурную эклектику как естественное явление и не видя в этом противоречий. Именно эта часть мусульман (повторяем, их большинство)
по сути является секулярной частью общества и поддерживает политику государства в религиозной сфере, выступает против полигамии, ранних браков для девушек, равноправие женщин в семье и т.п. Именно эта часть общества противостояла, наряду с основной частью активных верующих, экстремизму. Справедливо ли игнорировать их мнение, только на том основании, что они
не ходят в мечети?

В контексте сказанного выше предлагаем рассмотреть главные
из предъявленных претензий в упомянутой статье, так как основная часть их остается в сфере дезинформации, либо уже устарела.

Итак, самая главная претензия сводится к тому, что в Проекте Закона сохраняется правило регистрации религиозных организаций с обязательным заявлением от 50 (вместо былых 100) членов конкретной общины (мечети церкви, синагоги и пр.), в том числе и религиозно-образовательной. Во-первых, нет никаких юридических и логических оснований видеть в этом правиле полное ограничение религиозных свобод. В противном случае статьи звучала бы иначе. Во-вторых, правило регистрации оговаривает деятельность конкретной религиозной общины только в рамках законов, не вторгаясь в их религиозную или преподавательскую деятельность. В Узбекистане функционируют 190 религиозных учреждений, принадлежащие другим конфессиям. Только Совет Баптистских Церквей отказывается от регистрации. Это создает напряжение, однако, наряду с попытками административного воздействия (Закон для всех одинаков, даже если он несовершенен с чьей-то точки зрения), с ними ведутся переговоры и разъяснения. Ведь регистрация для них – это гарантия государства соблюдения их прав и толерантного к ним отношения. Это заключение практически всех членов Совета по делам конфессий при Комитете по делам религий.

И, наконец, не стоит упускать из виду, что сам процесс регистрации не рассматривается в Проекте Закона как средство контроля, а предоставления религиозным организациям гарантии защиты их имущественных, экономических и прочих прав (об этом мы еще скажем ниже). Поэтому естественно, что любая организация в стране должна пройти регистрацию,
что является юридическим актом. Непонятно почему религиозная организация должна быть исключением.

Кроме того, напомним, что еще недавно – в середине 1990-х – когда правило регистрации было предельно упрощено либо просто игнорировалось религиозными организациями, в стране появились десятки религиозных общин, в том числе откровенно экстремистских, прибегавших к насилию, либо игнорирующих основы религиозной толерантности. Об этом хорошо известно, в том числе и господам Якубову и Элибоеву. Мы даже не говорим о массовых нарушениях законов в деятельности этих экстремистских организаций – о них тоже хорошо известно. Речь шла именно о насильственных действиях, нередко о посягательстве на Конституционный строй и нарушении общественного порядка и т.д. Причем, это явление коснулось не только стихийных групп,
но и зарегистрированных или незарегистрированных мечетей, медресе, некоторых миссионерских групп разных конфессий и даже «религиозных школ» (т.н. «Khujra»), основанных известными религиозными деятелями, которые тоже стали проповедовать крайне агрессивные формы ислама.

Реакция общества на эти явления в то тревожное для страны время была ожидаема. В то время государственные органы и редакции СМИ были буквально завалены письмами граждан, требовавшими восстановления института регистрации и ужесточения законов. Но даже тогда правоведы
и основная часть граждан понимали, что ограничения не должны стать основанием для нарушения религиозных свобод. Тем более что сама религия была признана и на официальном уровне признается частью духовного наследия, норм семейной или общественной этики.

Именно поэтому параллельно с усилениями правил безопасности (в том числе и регистрации), религиозные организации получали массу преференций – снижение оплаты за электричество, освобождение от налога на земли и т.п.

Можно возразить, что этот негативный опыт не должен быть примером для сегодняшних реалий, тем более для сохранения регистрации. Но мы должны слышать голоса остальных граждан или экспертов и правоведов, которые полагают, что формирование и эволюция правового сознания
и в целом правовой культуры требует некоторого времени. Это очевидно, если вспомнить как долго и через какие тернии шли к этому государства Европы или Северной Америки.  

Кроме того, все эти события имели место не так уж давно, а угрозы не только не снижаются, но и растут. Есть ряд свидетельств тому.

Во-первых, глобализация религиозно мотивированного экстремизма и терроризма реальность, которая доставляет проблемы всем странам. Угрозы эволюционируют вместе с методами противостояния им, и даже опережают их. Например, речь идет о новых формах рекрутирования в радикальные организации через Интернет и особенно через каналы в WEB-приложениях.
С этим столкнулись ряд стран Европы, когда террористы-одиночки или малыми группами совершали террористические акции, или т.н. «автомобильный джихад».  

Во-вторых, проникновение в страну таких форм, как крайние проявления религиозной идеологии в виде «кибер-джихада», приводят к тому, что
в странах с мусульманским большинством населения появляются группы экстремистов. Узбекистана столкнулся с этими реалиями. За последние годы задержаны несколько групп во всех регионах республики, которые открыто заявляли свою поддержку экстремистской идеологии и готовность присоединиться боевикам в Сирии. Кстати, уже на первых допросах они заявили, что ратуют за свободу религии, выступают против регистрации религиозных организаций, но одновременно требуют убрать из страны немусульманские организации, заменить Конституцию на шариат и т.п.

Теперь представим себе ситуацию, если мы совершенно снимаем требование о регистрации религиозных организаций (как настаивают авторы статьи), прописываем в Законе их право на свободу выражения своего мнения, независимо от его содержания. Тем более что, если в других законах уже определены нормы наказания за экстремистскую деятельность.
Мы не собираемся строить на этом фобии и уверены, что большинство религиозных организаций страны, независимо от конфессии, останутся вполне законопослушными и вменяемыми.

Однако и в этом случае мы вынуждены апеллировать к своему негативному опыту, о котором говорилось выше. Любая новая религиозная организация, вдохновленная, например, идеологией виртуального джихада, вполне может избежать наказания, ссылаясь на соответствующую статью Закона, снявшего все ограничения. Следовательно, упомянутое условие
по регистрации не направлено против религий и религиозных организаций. Повторяем, регистрирующие органы должны видеть – кто «новый игрок»
на этом условном религиозном поле, а самим актом регистрации узаконить
его статус.

С другой стороны, даже при заявленном отделении религии
от государства, религиозные организации функционируют внутри страны, остаются такими же субъектами, и государство никак не может игнорировать их наличие, должно с ними работать, даже если снимет правило регистрации. Тем более, религиозные организации и государственные институты так или иначе должны будут вступать в целый комплекс отношений, требующий выстраивать правила этих отношений, взаимные обязательства. Так не лучше ли оформить взаимные обязательства в виде упрощенных форм регистрации?

Ведь кроме всего прочего, регистрация дает возможность регистрирующим органам заключать своеобразное «джентельменское соглашение» с регистрируемой организацией, которой, прежде всего, разъясняются их права и преференции. Более того, регистрирующие органы,
а также Комитет по делам религий берут на себя ряд обязательств
по отношению к регистрируемым организациям (например, в регулировании отношений с другими государственными и негосударственными институтами) или предоставляют гарантии свободного исполнения ритуальных и прочих функций, не запрещенных законами и т.д. Недавний пример – попытка фирмой «Absolute Business Trade» снести здание синагоги в Ташкенте (http//www/forum18.org/archive.php?article_id=2588). Министерство юстиции
и Комитет по делам религий, исполняя свои обязательства, встали на сторону верующих, в пользу которых было решено дело. Такие же случаи происходили в 2017-19 гг., когда были попытки снести здания мечетей или других религиозных учреждений. И в этом случае Комитет по делам религий и органы юстиции выполнили свои обязательства по защите верующих без долгих бюрократических волокит. Причем, все верующие признают, что регистрация позволяет обрести дополнительный инструмент защиты собственного статуса, недвижимости, иных прав. Следовательно регистрация это, кроме узаконения статуса религиозных учреждений, закрепление обязательств государственных институтов по полноценному соблюдению прав верующих,
их гарантированного воплощения. Почему же оппоненты не хотят видеть этих очевидных вещей?

Помещать этот вопрос в контекст заявленного в Законе отделения религии от государства не может быть признано логичным и этичным (мы уже не говорим о правовой стороне вопроса). Государство не может отделить себя часть своих граждан. Речь идет только о деятельности самих институтов. Отделение религии от государства не означает того, что религиозные организации остаются вне юрисдикции законов, не нуждаются в защите своих прав доступными способами, которые легитимны сегодня, хотя может быть, могут быть упразднены или изменены завтра, когда будет создан необходимый комплекс условий (в том числе и правовых), а общество того потребует. Повторяем, верующие не абстрактная категория, они также входят государственные институты. Это реалии сегодняшнего дня.

Такого же рода аргументы возникают относительно претензий
к регистрации и опеке религиозных образовательных учреждений.

Во-первых, напоминаем, что медресе в Узбекистане – это не государственные институты. Но поскольку это вид религиозной организации, они тоже должны пройти регистрацию, дабы обрести статус юридического лица и обрести все налоговые и прочие преференции, которые оно получает
в таком статусе.

Во-вторых, в случае мусульманских религиозных учреждений,
по обращению Духовного управления, государственные учебные заведения заключают договора по преподаванию в них условно светских предметов,
как математика, история и другие. Почему же Духовное управление мусульман к этим специалистам предъявляет требования наличия соответствующего образования, а к религиозным деятелям, занимающихся обучением, не должно быть аналогичного требования?

Комитет по делам религий оказывает помощь в составлении учебных программ, в привлечении в медресе специалистов и богословов из других стран, выезда студентов на обучение за рубеж, в организации конференций
и так далее. Студенты не должны быть ограниченными, согласно требованиям современного мира.

Что касается частного обучения, то это относится не только
к религиозному образованию, но любому другому, так как разрешенное
в прошлом частное образование, не оправдало себя. Основная причина коммерциализация, в ущерб качеству образования. Мы также учитываем опыт соседнего Кыргызстана, где в СМИ высказываются ряд претензий частному религиозному образованию и поставлен вопрос об их закрытии. Но это
не значит, что государство не предоставило альтернативы. Дабы восполнить потребность в религиозных знаниях, по инициативе Комитета по делам религий, во всех исламских образовательных учреждениях были организованы ряд учебных центров по изучению богословских науках (хадис, калом, фикх, акида и тасаввуф) в ряде городов и сел. Кроме того, де факто семейное частное образование в Узбекистане существует и к нему у правоохранительных органов нет никаких претензий.

 

Далее, в таком же ограничительном виде в статье толкуется перечень требуемых документов, касающиеся строительства храмов, что рассматривается как еще один способ контроля. Неполная информация, замалчивание или подтасовка фактов оппонентами тоже искажает картину
и никак не способствует взаимному пониманию. Примером приводятся только мечети, поэтому обратимся к этому вопросу.

В Узбекистане, как и в любой стране мира, строительство любого здания – это комплекс разрешительных документов, согласование с городскими или сельскими властями и масса других условий строительства, как и для любого другого учреждения, здания и т.п. Регистрация – это комплекс юридических
и бюрократических процедур, которые проходят масса других строящихся учреждений, в т.ч. государственных и частных. Иными словами, во избежание правовых, имущественных и прочих коллизий, они должны пройти эти процедуры. Они сложны (как и во всех странах мира!), но должны быть соблюдены.

По этой и похожим причинам регистрация на строительство некоторых мечетей затягивается, поскольку нередко планируется на спорных участках,
не вписывается в топографию или ландшафт, может стать перегрузкой
на коммуникации (электричество, вода, канализация и т.п.).

Однако религиозный статус здания не должен давать преференций
в отношении обхода правил регистрации и строительства. Ведь сама регистрация здания (особенно публичного) связана с рядом других требований (юридический статус участка, проектно-сметная документация с учетом сейсмичности региона во избежание разрушения здания и соблюдения безопасности пользователей, коммуникации и т.п.). Поэтому строительство должно быть согласовано с городскими властями, коммуникационными службами и т.д. Между прочим, ряд мечетей, построенных в конце 1990-х без проектно-сметных документации и без расчетов, рухнули (Бухарская
и Сурхандарьинская области, Каракалпакская автономная республика и др.),
к несчастью, с жертвами. Эти элементарные реалии ясны любому имаму
(не говоря о юристах)! И это тоже часть правил регистрации религиозных или любых других организаций. Но, непонятно, почему в этом видеть основу
для преследования религии? Специалисты в Комитете по делам религий
с удовольствием переложили бы эту проверку документов новых религиозных учреждений на другую государственную организацию. Однако в современных условиях это нереально, поскольку Духовное управление мусульман или, например, Православная церковь не могут выступать в роли инспекторов проектно-сметной и прочей документации для своих же учреждений.

Далее, что касается претензий по поводу сохранения за Комитетом
по делам религий функции контроля за содержанием ввозимой в страну религиозной литературы, то не стоило это интерпретировать как форму цензуры. Во-первых, и здесь приходится напоминать о печальном опыте, когда в страну было ввезено тысячи нелегально изданной за рубежом религиозной литературы, листовок, прокламаций экстремистского содержания. Более, того внутри страны такого рода литература перепечатывалась издавалась нелегально. Во-вторых, наличие Интернета и приложений в айфонах снизило, но не остановило этот процесс. У задерживаемых по подозрению
в экстремистской деятельности наличие такого рода литературы продолжает оставаться обычным явлением. Следственные органы и эксперты настаивают, что эта литература остается одним из главных стимулов вовлечения молодежи в деструктивные группы. Поэтому надо понимать, что такого рода ограничения, как говориться, появились не от хорошей жизни. Но если кто-то знает другой способ остановить такого рода явления здесь и сейчас, вносите предложения, вместо сведения проблем исключительно к критике.

 

Авторы, со ссылкой на Элибоева, утверждают что Закон 2014 года
О предотвращении нарушений закона наделяет широкими полномочиями государственные органы, в том числе комитеты, управляющие махаллями,
а также негосударственные и некоммерческие общественные организации
и рядовых граждан. Закон требует, чтобы лица, наказанные за осуществление свободы религии или убеждений, были внесены в профилактический реестр
и подвергнуты строгому контролю.

Во-первых, уточним, что, скорее всего, имеется в виду Закон Республики Узбекистан «О профилактике правонарушений». Неточное название в статье,
а главное искаженная передача содержания заставляет думать, что информаторы авторов статьи прочитали Закон бегло и потому не поняли его. Либо искажения внесены сознательно.

Во-вторых, ни о каком «профилактическом реестре», контроле речи
в Законе нет. Речь идет об адаптации и социальной реинтеграции тех граждан, которые были амнистированы и ранее понесли наказание за вовлечение
в деятельность экстремистских организаций. Может быть в каких-то странах религиозно мотивированный, насильственный экстремизм рассматривается как «проявление свободы религии», но по законодательству Узбекистана это квалифицируется как преступление. Повторяем наше недавнее прошлое сформировало такой подход. В-четвертых, главным негосударственным институтом по профилактике преступлений на почве религиозного экстремизма, а также социальной реабилитации амнистированных по этому Закону возложено на махалю – то есть жителей квартала, объединенных в традиционные для местного социума коммуны. Это ячейка гражданского общества, куда входят имамы, старейшины (пенсионеры) и простые граждане округи. Поэтому вовлечение махалли не может считаться государственным надзором, а естественной и традиционной формой общественной поддержки. Эта деятельность махалли получила юридическую легитимность. Нельзя сказать, что этот закон совершенен, и поэтому в настоящее время Закон
«О профилактике правонарушений» от 2014 года находится
на стадии пересмотра и готовится его Проект в новой редакции, который также будет выставлен на широкое обсуждение. 

 

         Здесь же уместно отметить, что по поводу участия махалли в регистрации религиозных организаций, были неоднократные претензии наших партнеров. Теперь, в отличие от действующей редакции Закона «О свободе совести
и религиозных организациях», в новом Проекте Закона полностью исключается роль махалли или других органов самоуправления граждан в процессе регистрации религиозной организации, в связи с чем, какие-либо задачи
в религиозной сфере на эти органы не возлагаются. Более того, в проекте указано о необходимости приведения в соответствие иных нормативно-правовых актов после принятия Закона «О свободе совести и религиозных организациях» в новой редакции.

          

Не меньше претензий в адрес Комитета по делам религий адресовано
в контексте организации паломничества мусульман (хаджа и умры). Инициаторы претензий и обвинения Комитета в монополизме – туристические фирмы, мотивация которых объяснима – получить еще одну гарантированную статью дохода. Это вполне нормальное стремление, однако, и здесь обстоятельства сложнее, чем это пытаются представить критики.

Во-первых, ответственность за безопасность паломников, фрахты самолетов остаются за Комитетом по делам религий, а турфирмы за это ответственности не несут и, согласно своей цели, только получают доходы.

Во-вторых, мы изучили опыт соседних стран региона, в которых турфирмы чаще всего забирали деньги в полном объеме и, столкнувшись
с проблемами виз и квот, которые выдают власти КСА, не возвращали деньги годами или возвращали частично со ссылкой на предварительные расходы. Нередки были случаи «автобусного хаджа», когда машины с паломниками задерживались на территории Азербайджана или Ирана, поскольку необходимы были документы для транзита транспортных средств.

В-третьих, Комитет по делам религий вполне справлялось с этими обязательствами, получив дополнительные квоты на хадж, разработало план
и в течение полугода смогло бы отправить всех желающих на паломничество. Этому помешал карантин. Однако эти обязательства остаются и в перспективе проблем не ожидается.

За короткий период удалось практически решить проблему очередей
с паломничеством умра после полной отмены ее квоты с 2019 года.
После завершения пандемии коронавируса и возобновления паломничества умра властями КСА за короткий период можно будет удовлетворить потребности населения в совершении указанного вида религиозного обряда.

Особо хотелось бы подчеркнуть, что хадж и умра это не туристическая поездка, а один из священных религиозных обрядов мусульман, который требует специальных теологических навыков и квалифицированной подготовки от ее организаторов. Зачастую преследующие лишь коммерческую выгоду туристические фирмы не обращают внимание на эти аспекты и пользуются услугами т.н. гидов из числа плохо подготовленных студентов, передают
им искаженную информацию о правилах хаджа и т.п. 

 

Вместо Заключения

Список претензий к Проекту Закона еще больше. В свете аргументов, приведенных выше, ответ на часть из этих претензий бессмысленный.
Тем более что в статье мы не видим конструктивную, благожелательную
и аргументированную критику. Лишь претензии в менторском тоне «старшего брата», назидания как жить и как писать законы. И этот печальный опыт «уроков от старшего брата» у нас был в прошлом…

Разве это «диалог для взаимопонимания», который был предложен нам представителями ряда делегаций, посетивших Узбекистан и озвученных специальным докладчиком ООН Ахмедом Шахидом? Разве это благое желание помочь нам? Разве мы не вправе ожидать, чтобы партнеры услышали нас, попытались понять наши непростые условия, а не доверялись 2-3 блогерам,
чье пристрастие очевидно?

Наши диалоги нередко превращаются в монологи наших партнеров, часто ссылающихся на нормы международного права. Но хотелось бы напомнить, что эти нормы появились как результат многовековой эволюции преимущественно европейских стран. Кто-нибудь задавался вопросом – а насколько наши социальные, культурно-исторические и прочие условия отвечают тем же требованиям? Как сказал великий мыслитель Алишер Навои – неспелый виноград не может превратиться в кишмиш, пока не дозреет. Наверное, нет нужды комментировать эту сентенцию.

Очень трудно избавится от впечатления, что претензии такого рода уже переходят в область политики. Ведь так или иначе, перечень проблем,
с которыми сталкивается государство и его институты в той или иной мере знаком нашим партнерам.

Хотя одновременно Узбекистан старается реагировать на внешнюю критику относительно реализации религиозных свобод, что связано
с обязанностью выполнять подписанные международные договора, декларации, повысить стабильность, как гарант либерализации и развития общества.
Вряд ли можно сказать, что этот путь мы пройдем быстро и без ошибок. Но мы их видим, стараемся реагировать на критику, особенно граждан. Но и эта критика часто взаимоисключающая, что связано с разным пониманием
и восприятием и пониманием функций и вида законов. Это тоже приходится учитывать.

Однако внешние партнеры предлагают нам часто такой путь, который очень сложно принять, исходя из особенностей ситуации. Наши объяснения либо игнорируются, либо искажаются, без глубокого знания нашей ситуации.  Ведь если речь идет о попытках обезопасить себя, то мы стараемся делать это строго в рамках своего правового поля, своего опыта, подчас печального, учитывая свои ошибки в прошлом, стараясь избежать их повторения.

Мы очень надеемся на возвращение диалога в конструктивное русло,
с понятным и надежно аргументированными предложениями, альтернативными путями решения наших проблем, которые могут быть воплощены в наших условиях и приняты нашим обществом.